Гоголь как пророк православной культуры. Православный романтизм гоголя
Благочиние
Взрослым
Благотворительность
Склонность к монашеской жизни
Величайший писатель Николай Васильевич Гоголь, будучи мистиком и поэтом русской жизни, реалистом и сатириком, был наделён даром религиозного пророка.
«Гоголь, — по словам протоирея В. Зеньковского, — первый пророк возврата к целостной религиозной культуре, пророк православной культуры, . он ощущает как основную неправду современности ее отход от Церкви, и основной путь он видит в возвращении к Церкви и перестройке всей жизни в ее духе».
Н.В. Гоголь любил свой народ и видел, что он «сильнее других слышит Божью руку». Неустройство современного Гоголю общества лично ему видится в том, что «Церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь». По воспоминаниям коллег, религиозность и склонность к монашеской жизни были заметны в Гоголе «ещё с детского возраста». Когда впоследствии писатель готов был «заменить свою светскую жизнь монастырём», он лишь вернулся к первоначальному своему настроению и состоянию.
Понятие о Боге запало в душу Гоголя уже с ранних лет. В письме к матери в 1833 году он вспоминал:
«Я просил Вас рассказать мне о Страшном Суде, и Вы мне, ребенку, так хорошо, так понятно, так трогательно рассказали о тех благах, которые ожидают людей за добродетельную жизнь, и так разительно, так страшно описали вечные муки грешных, что это потрясло и разбудило во мне чувствительность. Это заронило и произвело впоследствии во мне самые высокие мысли».
Первым сильным испытанием в жизни юного Николая была смерть отца. Он пишет матери письмо, в котором отчаяние смиряется глубокой покорностью воле Божией:
«Я сей удар перенес с твердостию истинного христианина. Благословляю тебя, священная вера! В тебе только я нахожу источник утешения и утоления своей горести. Прибегните так, как я прибегнул, к Всемогущему»
Очень показательны раздумья о посте в “Петербургских записках, 1836г.”:
«Спокоен и грозен Великий Пост. Кажется, слышен голос: «Стой, христианин; оглянись на жизнь свою». На улицах пусто. Карет нет. В лице прохожего видно размышление. Я люблю тебя, время думы и молитвы. Свободнее, обдуманнее потекут мои мысли. — К чему так быстро летит ничем незаменимое наше время? Кто его кличет к себе? Великий Пост, какой спокойный, какой уединенный его отрывок!»
Раннее творчество Гоголя
Раннее творчество Гоголя, если взглянуть на него с духовной точки зрения, открывается с неожиданной для обыденного восприятия стороны. Оно не только собрание весёлых рассказов в народном духе, но и обширное религиозное поучение, в котором происходит борьба добра со злом, и добро неизменно побеждает, а грешники наказываются (повести «Ночь перед рождеством», «Вий», «Сорочинская ярмарка» и др). Эта же борьба, но уже в более утончённой форме, иногда со злом невидимым, представлена и в петербургских повестях; как прямая защита Православия предстаёт она в «Тарасе Бульбе».
По рассказам нежинских соучеников, Гоголь еще в школьные годы никогда не мог пройти мимо нищего, чтобы не подать ему, и если нечего было дать, то всегда говорил: «Извините». Однажды ему даже случилось остаться в долгу у одной нищенки. На ее слова: «Подайте Христа ради» он ответил: «Сочтите за мной». И в следующий раз, когда та обратилась к нему с той же просьбой, он подал ей вдвойне, добавив при этом: «Тут и долг мой».
В раннем творчестве Гоголя наблюдается характерная черта. Он хочет возвести людей к Богу путем исправления их недостатков и общественных пороков — то есть путем внешним.
Вторая половина жизни
Вторая половина жизни и творчества писателя характеризуется направленностью его к искоренению недостатков в себе самом.
«Говорить и писать о высших чувствах и движеньях человека нельзя по воображению, нужно заключить в себе самом хотя небольшую крупицу этого, — словом, нужно сделаться лучшим» (Н. В. Гоголь, «Авторская исповедь»)
Именно Евангелием проверял Гоголь все свои душевные движения. В бумагах его сохранилась запись на отдельном листе:
«Когда бы нас кто-нибудь назвал лицемером, мы глубоко оскорбились бы, потому что каждый гнушается этим низким пороком; однако читая в первых стихах 7-й главы Евангелия от Матфея, не укоряет ли совесть каждого из нас, что мы именно тот лицемер, к которому взывает Спаситель: Лицемере, изми первее бервно из очесе твоего. Какая стремительность к осуждению. »
У Гоголя постепенно вырабатываются аскетические устремления. В апреле 1840 г. он писал: «Я же теперь больше гожусь для монастыря, чем для жизни светской». Г. П. Галаган, живший с Николаем Васильевичем в Риме, вспоминал:
«Гоголь показался мне уже тогда очень набожным. Один раз собирались в русскую церковь все русские на всенощную. Я видел, что и Гоголь вошел, но потом потерял его из виду. Перед концом службы я вышел в притвор и там в полумраке заметил Гоголя, стоящего в углу . на коленях с поникнутой головой. При известных молитвах он бил поклоны».
Гоголь много читал книг духовного содержания, в основном, святоотеческую литературу: творения святых отцов, труды свт. Тихона Задонского, свт. Димитрия Ростовского, епископа Иннокентия (Борисова), «Добротолюбие». Он изучал чинопоследования Литургии св. Иоанна Златоуста и Литургии св. Василия Великого на греческом языке.
Результатом этой духовной работы явилась рукопись переписанных им из служебных Миней церковных песен и канонов. Эти выписки Гоголь делал не только для духовного самообразования, но и для предполагаемых писательских целей. Гоголь писал: «Жил внутренне, как в монастыре, и в прибавку к тому, не пропустил почти ни одной обедни в нашей церкви».
Творения
В «Авторской исповеди» Гоголь писал об этом периоде своей жизни следующее: «Я оставил на время всё современное, я обратил внимание на узнанье тех вечных законов, которыми движется человек и человечество вообще. Книги законодателей, душеведцев и наблюдателей за природой человека стали моим чтением. Всё, что только выражалось познанье людей и души человека, от исповеди светского человека до исповеди анохорета и пустынника, меня занимало, и на этой дороге, нечувствительно, почти сам не ведая как, я пришёл ко Христу, увидевши, что в Нём ключ к душе человека». «Церковь одна в силах разрешить все узлы, недоумения и вопросы наши; есть примиритель всего внутри самой земли, который покуда еще не всеми видим — наша Церковь».
Послания святого апостола Павла не только повлияли на христианское миросозерцание Гоголя, но и самым непосредственным образом отразились в его творчестве. В принадлежавшей Гоголю Библии самое большее число пометок и записей относится к апостольским посланиям Павла. Понятие «внутренний человек» становится центральным в творчестве Гоголя 1840-х годов. Это выражение восходит к словам святого апостола Павла: «. но аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни» (2 Кор. 4, 16). В своей Библии Гоголь против этого стиха написал: «Наш внешний человек тлеет, но внутренний обновляется»
Обеспокоенность Гоголя о судьбе общества, удаленного от Церкви, подталкивает его к труду над книгой, раскрывающей внутренний, сокровенный смысл Божественной Литургии и имеющей своей целью приблизить светское общество к Церкви.
«Размышления о Божественной Литургии»
В начале 1845 года в Париже Гоголь начинает работать над книгой «Размышления о Божественной Литургии», оставшейся незавершённой и увидевшей свет после его смерти. Цель этого духовно-просветительского труда, как это определил сам Гоголь, «показать, в какой полноте и внутренней глубокой связи совершается наша Литургия, юношам и людям, ещё начинающим, ещё мало ознакомленным с её значением».
В работе над книгой Гоголь использовал труды по литургике древних и современных авторов, но все они служили ему лишь в качестве пособий. В книге воплощен и личный опыт Гоголя, его стремление к постижению литургического слова.
«Для всякого, кто только хочет идти вперед и становиться лучше, — писал он в „Заключении“, — необходимо частое, сколько можно, посещенье Божественной Литургии и внимательное слушанье: она нечувствительно строит и создает человека. И если общество еще не совершенно распалось, если люди не дышат полною, непримиримой ненавистью между собою, то сокровенная причина тому есть Божественная Литургия, напоминающая человеку о святой, небесной любви к брату».
Впервые «Размышления о Божественной Литургии» были изданы в Санкт-Петербурге в 1857 г. малым форматом, как того хотел Гоголь, но при этом не было выполнено его второе желание — о том, чтобы издать ее без имени автора.
Свои внутренние духовные ощущения Гоголь выразил в размышлениях : «Правило жития в мире», «Светлое воскресенье», «Христианин идет вперед», «Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве».
В последнее десятилетие своей жизни он мало ценил прежние свои сочинения, пересматривая их глазами христианина. В предисловии к «Выбранным местам из переписки с друзьями» Гоголь говорит, что своей новой книгой он хотел искупить бесполезность всего, доселе им написанного. Эти слова вызвали немало нареканий и побудили многих думать, что Гоголь отрекается от своих прежних произведений. Между тем совершенно очевидно, что о бесполезности своих сочинений он говорит в смысле религиозном, духовном, ибо, как пишет далее Гоголь, в письмах его, по признанию тех, к которым они были писаны, находится более нужного для человека, чем в его сочинениях.
Николай Васильевич был убеждён в особой миссии России, которая, по его словам, чувствует Божию руку на всём, что сбывается в ней, и чует приближения другого царства. Эта особая миссия России связывалась с православием как наиболее истинным, неискажённым христианством.
В своей предсмертной записи, буквально обращённой ко всем нам Николай Васильевич завещал :
«Будьте не мёртвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк, прелазай иначе, есть тать (вор, мошенник) и разбойник».
Апология Гоголя
— О некоторых классиках говорят, что их «почитают, но не читают». Верно ли это по отношению к Гоголю? Интересен ли он современному (и особенно молодому) читателю?
— На этот вопрос одним словом не ответишь. Надо провести опрос молодого поколения — кто что читает. Классику в последнее время почти перестали читать. Её в театре и кино стали перечитывать, то есть перекраивать и кроить.
Новая программа обучения изгнала её из школы. Конечно, интерес к чтению начинается в семье. Но нынешние молодые родители уже люди нового века, и их интересы устремлены к практическим целям. Для достижения их литература не нужна. Как не нужны и «святые чувства», которые она нам внушала.
Гоголь завершает свой путь «Выбранными местами из переписки с друзьями» — книгой христианской, религиозной. Но её до сих пор не прочли. Считается (начиная с ХIХ века), что это ошибка, уход Гоголя в сторону от своего пути. Но она и есть его путь, может быть, более, чем другие книги. Есть понятие дороги («Мёртвые души» на первый взгляд — дорожный роман), а есть понятие пути. Путь — это выход души к вершине идеала. Александр Блок в 1918 году в статье «Что надо запомнить об Аполлоне Григорьеве» писал: «Мы опять стоим перед этой книгой: она скоро пойдёт в жизнь и в дело».
Сегодня мы вновь стоим перед ней.
— О Гоголе всегда много спорили — и при его жизни, и фактически по сей день. В чем, по-Вашему, основной предмет спора?
— За Гоголем параллельно следуют две репутации. Это репутация обличителя, сатирика, беспощадного к России и к её народу. «Другой» Гоголь (после появления «Выбранных мест») — апологет самодержавия и крепостничества. Его оппоненты объявили «Выбранные места» «падением» Гоголя и изменой художеству и прежним радикальным идеям (которых у него, кстати, никогда не было).
Реабилитация Гоголя как мыслителя начинается в ХХ веке в трудах русских философов и религиозных мыслителей. Святитель Серафим (Чичагов) называет Гоголя «возлюбленным сыном нашей Церкви».
По-иному трактуется и гоголевский поэтический дар. Гоголь — не сатирик, а комик. А оружие комика — не бич, а юмор. «Юмор» переводится на русский язык как «влага». Это то, что смягчает сам смех и делает его сострадательным.
Лев Толстой объявляет «Выбранные места» лучшим произведением сердца Гоголя и мечтает издать главы из них как факт «чудесного жития». Он добавляет, что если б Гоголь жил в средние века, его бы признали святым.
Отношение людей Церкви к духовным исканиям Гоголя при его жизни было гораздо более строгим. Святитель Игнатий (Брянчанинов), например, считал, что в ней «смешение» духовного и душевного, света и тьмы. Отчего такая строгость? Думаю, оттого, что Гоголь в «Выбранных местах» невольно вторгся на территорию Церкви.
— А в советское время по поводу Гоголя были какие-то споры или торжествовало полное единство?
— В советское время (двадцатые годы) был В. Переверзев: тот, применяя к анализу гоголевской прозы марксистскую схему, вульгаризировал её содержание. Он сводил это содержание к социальному протесту и призыву к свержению самодержавия. Но применять теорию к поэзии бессмысленно — первая многомерна и вечна, а у теории есть свой тупик.
Так называемый серебряный век ещё до этого вульгаризировал Гоголя с другой сторону. Он видел в нём или экспериментатора, мага метафоры (Андрей Белый «Мастерство Гоголя»), или исследователя природы нечистой силы. Д. Мережковский в книге «Гоголь и чёрт» пишет, что и Хлестаков — чёрт, и Чичиков — чёрт. О сатанинском смысле гоголевского смеха писал В. Розанов. Этот смех, по его мнению, явился, чтоб разрушить Россию.
Гоголь думал иначе: «Искусство — не разрушенье, — писал он перед отъездом в Иерусалим В. А. Жуковскому, — искусство есть примиренье с жизнью».
«Формальная школа» (Б. Эйхенбаум, Ю. Тынянов) проигнорировала Гоголя — духовного писателя. Б. Эйхенбаум в статье «Как сделана “Шинель” Гоголя» писал об интонационных перепадах стиля повести, о смене её музыкальной партитуры и так далее, но не о том, как в ответ на издевательства чиновников Акакий Акакиевич спрашивает: «Зачем вы мучаете меня?», а за этими словами слышатся другие слова: «Я брат ваш».
— То есть в советскую эпоху споры о Гоголе если и велись, то лишь вокруг его художественного метода, но не о том, что с помощью этого метода сказано?
— Белинский господствовал в советском литературоведении долгие годы. Его спор с Гоголем воспринимался как монолог — монолог одного Белинского. Но это был диалог, ибо Гоголь написал три ответа Белинскому, и если первых два он старался составить как можно более примирительно, то в третьем (так и не отосланном) он высказался по существу обвинений Белинского до конца. И это порванное Гоголем, но не уничтоженное письмо (которое склеил П. Кулиш) оказалось пророческим: в нём Гоголь предсказал грядущие катастрофы ХХ века. Печатали это письмо в приложении к тому писем Гоголя и мелким шрифтом. А там фигурировали и наступающие на Россию «красные» и «коммунисты».
Правота Белинского сильно идёт на убыль, когда знакомишься с этим ответом.
— Чего чаще всего не понимают, не берут в расчет люди, которые сегодня высказываются о творчестве Гоголя и о его жизни?
— Насколько я знаю, нынешние споры сводятся к тому, был ли Гоголь мистиком или нет. Споры эти «модны», но совершенно неосновательны. Человек, верующий в Бога, не может быть мистиком: для него всем в мире ведает Бог. А Бог — не мистик. Он — источник благодати. Мистическое и божественное несоединимы. Между прочим, в «Полном Православном богословском энциклопедическом словаре» нет ни слова «мистика», ни слова «мистический».
Гоголь был верующий в лоне Церкви христианин, и понятие мистического не приложимо ни к нему самому, ни к его сочинениям. В них есть колдуны, чёрт, но это герои сказки. А чёрт у него часто фигура пародийная, комическая. Гоголь в шутку говорил, что всю жизнь преследует чёрта и хочет загнать его в угол. Конечно, он верил в то, что Богу противостоит дьявольское начало, но это не мистика, а духовный реализм. В отличие от сказочной нечистой силы из «Вечеров на хуторе», во втором томе «Мёртвых душ» выведен дьявол без рогов и хвоста. Это дьявол современный, который «уже без маски выступил в мир». Я имею в виду юрисконсульта, весьма цивильного на вид человека, но который страшнее любой нечистой силы. Устраивая в губернии великую путаницу (с помощью коловращения анонимных бумаг), он превращает мало-мальски существовавший порядок в хаос.
— Не отсюда ли булгаковский Воланд-консультант?
— У Булгакова это игра (как и весь роман «Мастер и Маргарита»), у Гоголя — применение «теории» дьявола на деле. Его теория основывается на том, что надо «всё спутать» и «всех запутать». Гоголь, сам того не думая, заглянул здесь в ХХI век. Нынешний финансовый кризис базируется на той же «методологии» — всё спутывается и запутывается бумагой, главным орудием бедствия.
— Иногда православные люди осуждают Гоголя за повышенный интерес к демоническим сферам — ставят ему в упрек и «Вия», и «Вечера на хуторе близ Диканьки». Говорят, что он тем самым переступает некую грань и невольно разжигает нездоровый мистицизм. Что бы Вы ответили таким людям?
— Что бы ответил этим людям? В «Вие» нет заигрывания со злом. Смерть Хомы Брута наступает из-за соблазна, искуса: страх заставляет его взглянуть в лицо Вию. Будь он твёрже в вере, он бы этого не сделал. Тут слабость, заслуживающая сочувствия. У Гоголя нет ни сострадания, ни влечения ко злу.
— Насколько сложна и противоречива была духовная жизнь Гоголя? Как формировалась его вера?
— Давайте отвлечёмся от Гоголя и обратимся к Достоевскому. Достоевский — весь сомнение. Может, поэтому неверие его героев сильнее их веры. Провокаторы и нигилисты Достоевского чересчур умны; умны, как сам автор, и с ними нельзя не считаться. Это уже не характеры, не персонажи, а переодетые в разное платье сомнения Достоевского.
Гоголь с детства рос в атмосфере веры в Бога и рассказов матери о Страшном суде, помня рассказы бабушки о лестнице, которую сбрасывают Ангелы, чтоб поднять душу праведника на небо, а душу грешника опустить в ад. Для Гоголя это был не фольклор, а образы его сознания, которые прошли с ним через всю его жизнь.
Этот взгляд на мир ощущается во всех его творениях, включая «Ревизора», который считается исключительно детищем сатиры и отрицания. «Смотри весь мир, всё христианство, как одурачен городничий!» — восклицает Сквозник-Дмухановский в конце пьесы, и это его предстояние перед Высшим судом. И в качестве ревизора, прибывшего в город N, по мысли Гоголя, является не жандармский офицер, не посланец государя, а посланец юстиции Неба.
Вспомните, как заканчиваются «Записки сумасшедшего». Несчастный чиновник, когда ему начинают лить на голову холодную воду, просит, в черновом варианте обращаясь к Царице Небесной: «Спасите меня, возьмите меня!». В нём просыпается то, что было заложено в его душу в детстве.
На обложке первого издания «Мёртвых душ», которую нарисовал Гоголь, вверху скачут коляски, стоят бутылки, лежит на блюде какая-то рыба — в общем, играет плотская жизнь, но по мере того, как взгляд опускается вниз, мы попадаем в обиталище черепов, в царство мёртвых. Кажется, наверху родной русский пейзаж, но нет ни одной церковной маковки, да и вообще в первом томе церковь только дважды появляется в тексте. В первый раз — когда в город приезжает Коробочка и её экипаж следует мимо церкви Николы на Недотычках. И Чичиков, уезжая, оглядывается на город и видит издалека колокольню. Пожалуй, есть третье упоминание о церкви, в главе о Плюшкине, где изображён разваливающийся от старости храм. А во втором томе золотые главы и кресты уже царствуют над русским пространством.
Вот вам духовная эволюция Гоголя, воплощённая в художестве.
— Но это плавное нарастание религиозности или были какие-то внутренние сломы?
— Это внутренне нарастает в самом Гоголе, несомненно, подготовленное некоторыми событиями его жизни и самим писанием поэмы. Гоголь в конце жизни переживает, по крайней мере, пять кризисов, которые не являются органическими поражениями его психики, а ударами по сердцу и по его духу. Первый кризис — сожжение в 1845 году первого варианта второго тома «Мёртвых душ». Второй кризис — почти полное непризнание публикой его книги «Выбранные места из переписки с друзьями». Третий кризис — удар по вере Гоголя, который он пережил, молясь в Иерусалиме у Гроба Господня. Сердце его, как он пишет, осталось в те минуты «чёрство». Четвёртый кризис, пережитый уже по возвращении в Россию, — отказ семьи Вьельгорских на предложение руки и сердца их дочери Анне Михайловне. И наконец, завершающий, пятый кризис — неудовлетворение уже готовым вторым томом «Мёртвых душ» и сожжение его. Тем не менее, каждый из этих кризисов только теснее приближает Гоголя к Богу.
Почему Гоголь сжигает второй том «Мёртвых душ»? Он поступает как мастер, сурово судящий своё мастерство. Гоголь писал, что в храм нельзя входить неряшливо одетым. Так же нельзя предстать перед Божьим Судом с недописанной книгой. Этот очищающий огонь окончательно преображает душу Гоголя перед смертью. Кстати сказать, так же Гоголь поступал со своими сочинениями не раз. Будучи студентом, он бросает в печь повесть, которая не понравилась его товарищам. Он сжигает свою поэму «Ганс Кюхельгартен», которая была осмеяна в печати. Наконец, он читает свою пьесу из английской истории Василию Андреевичу Жуковскому, и тот засыпает, слушая её. Гоголь тут же отправляет её в огонь.
— В советское время нас учили в школе, что смерть Гоголя явилась следствием его религиозного фанатизма и чуть ли не помешательства на религиозной почве. А что же было на самом деле?
— При чём тут фанатизм? При чём помешательство? Гоголь даёт ответ Богу за свою жизнь. Он хочет войти в Царство Божие с чистой душой. «Болезни моей ход естественный, — писал он ранее. — Она есть истощение сил. Отец мой умер рано, угаснувши недостатком собственных сил, а не нападением какой-либо болезни».
То же случилось и с Гоголем. Он по недостатку сил не смог заново переписать сожжённую книгу. Пришла «пора откланяться», как он говорил. Он отказался от еды и пил только вино, разбавленное водой. То же самое сделала и его мать, когда умер отец Гоголя. Она хотела лечь в могилу вместе с мужем.
— В советское время, конечно, массовому читателю были недоступны ни «Выбранные места из переписки с друзьями», ни «Размышления о Божественной Литургии». И вот всё это издано. Но выделяются ли как-то на фоне огромного количества издаваемой духовной литературы собственно религиозные сочинения Гоголя? Не затеряются ли они?
— Я думаю, всё-таки нет. Прежде всего в силу их необыкновенной сердечности. Когда читаешь «Размышления над Божественной Литургией», видишь, что это не богословский трактат, а сочинение поэта. Да и остальные гоголевские духовные заметки отличаются той самой искренностью, в которой, оценивая «Выбранные места», усомнился Белинский.
Гоголь не может оставить читателя холодным. Тот вправе упрекнуть автора и в излишестве слов, про которое Гоголь говорил, что никак не может найти достойного выражения для своих мыслей. Это, конечно, ощущается в «Выбранных местах». Порой они назидательны, нравоучительны, у автора срывается голос, когда он переходит на пафос, но это лишь местами. А в целом — это книга сердца.
— Что Вы думаете о преподавании Гоголя в современной школе? Видите ли какие-то негативные тенденции?
— Я был на одном уроке в современной школе. «Проходили» «Мёртвые души». И все линии поэмы, и линии внутренней жизни отдельных лиц рисовались на классной доске в виде схем и почти математических уравнений. Видеть это было тяжело.
Мне в моей жизни повезло. Кроме моей мамы, которая очень любила литературу, мне встретился перед самым окончанием школы замечательный человек и прекрасный учитель — Михаил Павлович Черненко, который, можно сказать, воспитал меня, и воспитал на уроках литературы.
Я и сейчас считаю, что литература — главный предмет в школе, а фигура учителя литературы может решить судьбу ученика. Говорят, что школа должна воспитывать специалистов. А я думаю, что она должна воспитывать людей, и без великой русской литературы здесь не обойтись.
— Вы уже несколько десятков лет занимаетесь изучением жизни и творчества Гоголя. Оказало ли это какое-то влияние на Вашу жизнь — в том числе и на Ваш путь к вере?
— Огромное влияние! Я стал заниматься Гоголем в конце 60-х годов. Впрочем, слово заниматься неточно. Просто мне захотелось выйти на что-то крупное, великое и попробовать себя на понимании его. Занимаясь раньше текущей критикой, я находился где-то внизу, среди суеты сует. Гоголь поднял меня и надо мной прежним. Я пошёл за ним, по его дороге.
— То есть он для Вас получился таким заочным духовным учителем?
— Я просто его полюбил — и продолжаю любить до сих пор.
* Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений в 14 томах. Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1952. — т. 13, с. 435-446. — Ред.
Игорь Петрович Золотусский родился в 1930 году в семье военного. Позже оказался в детской тюрьме, а затем в детском доме, поскольку родителей репрессировали. Окончив университет, работал учителем, журналистом. В 1960-х годах начал публиковать литературно-критические статьи. Автор многих книг, среди которых особенно выделяется работа о Гоголе, вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей» и неоднократно переиздававшаяся. Лауреат литературной премии Александра Солженицына 2005 года.
| Читайте также:
Все материалы “Фомы” о Гоголе
На заставке использован рисунок Екатерины Ватель
Цена ошибки: в чем был неправ Гоголь?
В истории известны случаи, когда одной удачной фразой, всего несколькими словами, выигрывались споры или решались государственные дела. Так, жители одного античного города, решив установить статую, позвали двух известных скульпторов: один из них долго описывал, какой красивой должна быть статуя; а другой поднялся на трибуну и произнес: «Граждане, все, что он только что сказал, я обязуюсь создать». И выиграл. Однако были случаи, когда одно неправильное слово разрушало прекрасный замысел…
Выход «Выбранных мест из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя вызвал жаркие споры и бурю недоумения и непонимания у современников.
Например, святитель Игнатий Брянчанинов так писал о книге Н.В. Гоголя: «Можно сказать, что она издает из себя и свет и тьму. Религиозные его понятия неопределенны, движутся по направлению сердечного вдохновения неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного. Он писатель, а в писателе непременно «от избытка сердца уста глаголют», или: сочинение есть непременная исповедь сочинителя, по большей части им не понимаемая, а понимаемая только таким христианином, который возведен Евангелием в отвлеченную страну помыслов и чувств в ней различил свет от тьмы; книга Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глаголы Истины. Тут смешение; тут между многими правильными мыслями много неправильных.
Желательно, чтоб этот человек, в котором заметно самоотвержение, причалил к пристанищу Истины, где начало всех духовных благ.
По этой причине советую всем друзьям моим заниматься по отношению к религии единственно чтением Святых Отцов, стяжавших очищение и просвещение по подобию Апостолов, потом уже написавших свои книги, из которых светит чистая Истина и которые читателям сообщают вдохновения Святого Духа. Вне этого пути, сначала узкого и прискорбного для ума и сердца,— всюду мрак, всюду стремнины и пропасти!»
Мы снова беседуем с профессором филологического факультета, д.ф.н., специалистом по риторике и теории языка Александром Александровичем Волковым о риторических приемах и ошибках, их роли в нашей повседневной жизни.
— Александр Александрович, почему «Выбранные места из переписки с друзьями» вызвали такое неприятие даже у близких друзей Гоголя? Были ли для этого объективные причины?
— Мне кажется, что в тексте «Выбранных мест из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя ничего такого, что говорило бы о некоторой его «неадекватности» и сложном психологическом состоянии, нет. Текст прекрасно написан, но дело в том, что Гоголь, очевидно, допустил некоторые риторические ошибки. Подобные риторические ошибки предполагают отрицательную реакцию читателя. Возьмем гоголевский текст «Нужно любить Россию» из «Выбранных мест из переписки с друзьями». Как Гоголь обращается к читателю? Он говорит «вы», «не спастись вам», «не полюбивши Россию, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам».
— Может быть, это обращение — следствие того, что это письмо изначально обращено к конкретному человеку…
— Может быть. Но в любой подобной ситуации, когда человек высказывает некоторое поучение, ему следует следить за местоимениями, которые он употребляет. Местоимения и личные глагольные формы являются важнейшим инструментом формирования как образа аудитории – адресата речи, так и и образа автора. Чтобы избежать этих неприятных, отрицательных ассоциаций, опытные проповедники используют риторическую фигуру, которая называется иногда эналлагой местоимения. Если бы Н.В. Гоголь вместо слова «вам» употребил слово «нам» или даже слово «мне», то аргументация сохранила бы свою убедительность, а обращение предстало бы более мягким и тактичным. Получается так, что Гоголь поучает своего адресата, а поскольку письма были опубликованы, адресатом оказывается не конкретное лицо, которое, может быть, и ожидало такого поучения, но широкий круг читателей.
— То есть получается, что он отделяет себя ото всех…
— Да, в глазах читателя получается, что автор претендует быть неким учителем жизни. А какое право на подобную роль Н.В. Гоголь имеет? Он не священник, но и священники обычно так не обращаются к пастве. Когда опытный проповедник строит поучение, он старается смягчить остроту так называемых дейктических элементов речи – средств обозначения участников общения: личных местоимений, личных форм глагола, обозначающих адресата речи, – обобщая их и включая самого себя в состав поучаемых. Это просто. Но такие простые приемы и создают положительное отношение к автору.
— Можно сказать, что раздражение гоголевским текстом вызвано в основном несоблюдением такого простого риторического правила?
— Мне кажется, это одна из риторических ошибок, которые допустил Н.В. Гоголь. Такие ошибки довольно многочисленны, я просто постарался привести показательный пример. Надо сказать, что когда я предлагал для разбора и оценки этот текст ученикам, они воспринимали его так же, как современники Гоголя.
— Но в то время, когда учился Гоголь, риторику изучали.
– В учебных риториках того времени, кажется, нет указаний на подобные ошибки, но вот святитель Московский Филарет (Дроздов), кстати говоря, несколько лет преподававший риторику, никогда их не допускал.
— Может быть, ошибка была связана с отсутствием в то время возможностей для публичной речи. Не было практики, и поэтому фигуры воспринимались больше как украшение…
— Практики было достаточно – священники произносили проповеди, ораторы произносили публичные речи, журналисты писали статьи… Иные допускали риторические ошибки, иные не допускали. Люди во все времена поступают правильно и ошибаются примерно одинаковым образом. Мы ошибаемся особенно часто, когда охвачены порывом усовершенствовать человечество.
— А есть еще какие-то распространенные ошибки, помимо этой, которые вы учите своих студентов избегать в публичной речи?
— Разумеется. Во-первых, ритор должен всегда помнить, что всякая речь содержит одну и только одну мысль, лежащую в ее основании. Полезно также помнить, что всякое публичное высказывание имеет начало, середину и, особенно существенно, конец. Если мы стремимся кого-либо в чем-либо убедить аудитории, наши доводы должны быть убедительны не для нас, а для тех, кого мы убеждаем. Когда мы обращаемся ко многим с устной публичной речью, полезно помнить, что мы не беседуем с приятелем. Устная публичная речь отличается от разговорной своей литературной формой. С публичной речью мы обращаемся к людям, согласившимся слушать нас и тем самым оказавшим нам доверие и внимание, а потому справедливо ожидающим и от нас уважения. Это и есть первые правила риторики. И, наконец, главное в любой речи не то, что сказал оратор или писатель, а то, о чем он предпочел умолчать.
— А какая из этих ошибок труднее всего изживается?
— Увы, все они все изживаются с большим трудом – тщательной подготовкой каждого публичного выступления, практикой, критическим отношением к своим мыслям и словам, навыком продумывать и ценить каждое сказанное слово.
Источники:
http://www.blagobor.by/article/person/gogol
Загрузка...
