Рассказ крепостные и барин. Крепостная девушка – шаловливый рассказ

Невесты ротмистра

Бричка катила по извилистой дороге вдоль опушки леса. По правую руку стеной возвышались березы и ели, по левую в широком поле стояла поспевающая рожь. Теплый ветерок приятно обдувал лицо, воздух был напоён летними запахами и ленивым жужжанием шмелей, едва различимым сквозь цокот копыт каурой кобылы и поскрипывание рессор экипажа. Солнце давно перевалило за полдень, но стояло еще высоко. Макушка лета хоть и миновала, однако дни покамест убавились ненамного.

Ротмистр лейб-гвардии гусарского полка Иван Андреевич Тугаев ехал в свое имение. На сорок восьмом году жизни решил он выйти в отставку. До генерала все равно уже не дослужиться, а как батюшка с матушкой-то преставились, надумал он провести остаток лет своих в деревеньке, подальше от светской суеты, да от службы. Жить доходами поместья, по вечерам с соседями в картишки перекидываться, а там, глядишь, и женушку себе приглядеть.

Невестой своей он представлял миниатюрную красавицу, молоденькую, с изящною фигурою, длинною косою и непременно невинную. До того надоели ему грудастые куртизанки, да вечно потные девки заведения мадам Люси! В былые времена волочился он за актрисами, которые, впрочем, тоже в большинстве своем оказывались повидавшими виды бабёнками, поведения вольного. А последние годы не ладилось у Ивана Андреича с актрисами: те предпочитали молоденьких корнетов и поручиков.

— Тпррру! — натянул вожжи конюх Василий, остановив бричку у парадного подъезда усадьбы. — Приехали, барин!

Тугаев спрыгнул с коляски, огляделся по сторонам. Навстречу ему вышел Фридрих, управляющий. Поклонился, и с немецким акцентом произнес:

— С приездом, Иффан Андрееффич! Добро пожалоффать! Шелаете осмотреть поместье?
— Потом, Фридрих, потом. Все дела завтра. Сейчас перво-наперво в баню, а после ужинать. Да чаю из самовара давненько мечтал испить. В беседке, как при батюшке с матушкой покойных.

Иван Андреич, вспомнив о родителях, перекрестился и отправился в свою опочивальню скинуть опостылевший мундир и облачиться в домашнее.

В опочивальне сенная девка подметала веником пол. Заметив барина, она отвесила низкий поклон, выпрямилась и заглянула Ивану Андреичу в глаза, отчего его сердце кольнуло, словно иголкою.

— Здравствуйте, барин, — тихо прощебетала она.

Иван Андреич не помнил этой девушки. Последний раз он был в усадьбе полгода назад, когда хоронили батюшку. А тогда то ли не показывалась она, то ли он сам её не приметил. Хотя, не заметить такую красавицу вряд ли возможно. Милое личико: серые громадные глаза, вздернутый носик, ямочки на щеках и словно созданные для поцелуя алые полные губки. Темно-русая тугая коса свисала аж ниже пояса. И даже мешковатый сарафан не мог сокрыть стройного стана, а широкие рукава рубахи — изящных десниц.

— Кто такая? — спросил он девицу.
— Акулина я. Дочь Марфы-ключницы и кузнеца Матфея, — и добавила дрожащим голосом. — Только тятенька утоп третьего дни.
— Соболезную, — ответил барин. — А годков тебе сколько?
— Осьмнадцатый пошел.
— Муж есть?
— Неа, нету!
— Ну, хорошо. Ступай!

Отужинать после бани Иван Андреич изволил в открытой беседке, где еще в детстве чаевничал со своими родителями. Он по-деревенски выпил не заморского вина, а домашней вишневой наливочки, закусил пирогом с грибами, да огурчиком свеженьким. Тут Акулина внесла дымящийся, еще ворчащий самовар.

— А ну, присядь, — велел ей Иван Андреич, указав глазами на лавку напротив себя.
— Ой, да что вы, барин, как можно-с?
— Можно. Раз говорю, значит, можно.

Да, уж. Такую девку приодеть бы, да побрякушек на нее навесить — так и в Петербурге на балу не стыдно было б с ней показаться.

— Ты танцевать умеешь?
— Ну… так. Под балалайку плясать могу. Хороводы мы с девчатами водим. А ваши благородные танцы… Не, не пробовала.

Вечерело. Солнце клонилось к закату. Акулина сидела, опустив глаза, явно смущалась, теребя кончик косы. Иван Андреич прихлопнул комара у себя на лбу.

— Ишь, черти, разлетались!
— Пойду я, барин, — сказала Акулина. — Дела у меня…
— Ну, хорошо, ступай.

Иван Андреич выкурил трубку, любуясь закатом, а как стемнело, пошел в дом. В опочивальне Акулина готовила ему постель — взбивала перину и подушки.

— Вот, всё готово, барин, — девушка собралась уйти. — Покойной ночи!
— Погоди-ка, — удержал ее за руку Иван Андреич.

Он присел на кровать и, притянув к себе Акулину, поворачивал её то боком, то задом, то передом, словно рассматривал стати как у кобылы. Провел ладонью по изгибу спины, взвесил в руке тугую косу. Потрогал через сарафан упругие груди.

— Ой, да что вы, барин, что вы… — шептала, смущаясь Акулина.

Барин же решительно поднял вверх сарафан, подол рубахи и нижнюю юбку, оголив всё до пупка. Треугольник темных волос такого же цвета, как и коса, указывал на щель меж припухлых половых губок. И, потеряв напрочь самообладание, Иван Андреич просунул в эту щель палец. Палец, обильно смазанный женскими соками, не встретив сопротивления проник внутрь на всю длину.

— Ой, барин, что вы! — вскрикнула Акулина уже не шепотом, а в голос. — Да что вы делаете?! Нельзя так!

А Иван Андреич, испытывая сильное возбуждение, уже не мог сдерживаться. Пошевелив туда-сюда пальцем, он вынул его и тотчас облизал. Никогда он такого раньше с бабами не делал, а тут… Эта девушка такая сладкая, как будто сахарная, и внутри у неё словно мёд, словно патока…Не помня себя, Иван Андреич уложил Акулину на свою кровать и спешно сам освободился от портов…

— Ой, барин, что вы! Не надо этого, не надо!

Всё было кончено очень быстро. Разгоряченное и возбужденное тело Ивана Андреича через пару минут содрогнулось от спазм, голову сдавило словно тисками, сердце запрыгало, и семя мощными толчками устремилось во влагалище Акулины.

Поднявшись, он надел порты. Акулина лежала недвижно с задранными юбками, раскинув руки и устремив немигающий взгляд в потолок. И, кажется, не дышала. «Уж не померла ли?» — мелькнуло в голове Ивана Андреича. Ан нет, жива. Задышала, посмотрела на него.

— Ну зачем вы, барин? Не надо было…
— Так ты, стало быть, не девка? Мужиков-то знала уже?

Акулина кивнула головой и заревела.

— Я не виновата… так вышло… — поднялась с кровати, одернула юбки и тихо спросила: — Теперь меня выгоните? Или сечь будете?

Неизвестно, чего она больше испугалась когда барин собрался овладеть ею — насилия или вскрытия ее тайны, что она не девственница.

— Не буду. И не выгоню. Ступай!

Иван Андреич и впрямь был слегка расстроен, что не первым сорвал этот цвет. Однако тело Акулины такое приятное! И девка она красивая. Ну как такую наказывать?

На другой день отставной ротмистр объехал поместье вместе с Фридрихом, а к вечеру решил нанести визит одному из соседей. А заодно устроить смотрины: по слухам у соседа имелась дочь на выданье.

Помещику Уварову было немного за пятьдесят. Он был вдов, а дочь его, двадцати лет от роду, засиделась в девицах. И с одного взгляда Ивану Андреичу стало ясно, с чего. На вид уж больно она непривлекательна. Фигуры нет: ни груди, ни бедер, ни талии — сплошная жердь. Да и лицом не вышла — длинный нос, ланиты впалые. Ивану Андреичу тут же вспомнились румяные щеки Акулины с пикантными ямочками и аккуратный чуть вздернутый носик. А потому он, испив чаю, поспешил скорей откланяться.

Акулина, как и вчера, постелила барину постель. Девушка явно стыдилась вчерашнего. Она старалась не встречаться с Иваном Андреичем взглядом, и попыталась было скорее улизнуть, но барин снова удержал ее.

— Погоди, Акулина, сядь, — он сам присел на кровать и ладонью указал место рядом с собой. А когда девушка, стесняясь, скромно присела рядом, спросил: — Скажи, Акулина, как у тебя это было?
— Что было, барин?
— Ну, мужика как познала?
— А-а… да с месяц назад было. Апосля сенокоса. Употела я, на реку пошла скупнуться. Вокруг ни души, вот я и разделась совсем, чтоб платья не мочить. А как на берег вышла, смотрю, одежды моей нету. И три хлопца стоят, не наши, уваровские… И говорят, мол, овладеем тобой, тогда вернем одёжку. А будешь противиться — так голой и пойдешь домой через всю деревню! Ну, что так, что этак — все бесчестие. Только голышом идти по деревне — каждый потом тыкать пальцем станет, а про это, может, и не прознает никто…

Голос Акулины дрогнул, утерла она слезу рукавом, и продолжала.

— Тот, кто первый на меня полез, молоденький совсем. Так он и не смог ничего. Тыкал-тыкал, только ноги да живот мне молофьей своей забрызгал. А второй, он поумелее, кочерыжку свою быстро куда надо приладил. Я, вестимо, как заору, а он мне: «Цыц, дура!» Вот так первый раз с мужиком у меня и случилось. До-о-олго он меня имел, у меня тама всё уж болит, а он никак не слезет. А третий на меня и вовсе не полез. Стоял все смотрел как тот, второй, меня имеет. От нетерпения портки спустил и сам морковку свою дергает. Так раньше того, что на мне, своё дело кончил. А тут с дороги скрип телеги послышался, вот этот слез с меня и крикнул: «Тикаем!» Портки все трое натянули — и дёру. А одежку свою я в кустах потом сыскала… Ой, барин, что это с вами?

Иван Андреич, слушая рассказ и представляя реально эту картину, так перевозбудился, что почувствовал, как резь подкатывает к промежности. Член напрягся, яйца сдавило, едва из штанов успел хер вытащить, как брызнуло из него…

— Ой, бариииин! — смущенно отвернулась Акулина.

А барин и сам смутился. Было у него намерение как вчера овладеть красавицей, а тут конфуз такой. Видно, не судьба…

— Всё, ступай! — сердито велел он Акулине.

Девушка повернулась, чтобы уйти.

— А потом? После того у тебя с кем-то было?
— Не, барин. Ни с кем больше не было. Только с вами вчерася… И… и еще с огурцом.
— С каким огурцом?
— С обычным, зелененьким.

Девушка хихикнула и убежала.

Утром от Уварова примчался дворовый мальчонка. Сказал, что его хозяин ожидает к ужину гостей: другой сосед его с женой и двумя дочерьми пожалуют, и неплохо бы Ивану Андреичу тоже поприсутствовать.

Иван Андреич побрился, привел в порядок мундир и к вечеру отправился к Уваровым. Семья Параскиных была уже там. Супругам было лет по сорока пяти, старшей дочери двадцать три, а младшей тринадцать минуло. Младшая была егоза, болтливая, вся прыщавая и вечно копалась в носу. Старшая же — наоборот, степенна, немногословна, очень полна, а щеку ее украшала большая бородавка. На ней было роскошное платье, по французской моде и, как отец семейства Параскиных утверждал, привезенное из Парижа. Ивану Андреичу подумалось, ежели бы Акулину вместо деревенского сарафана упаковать в такое платье, она была бы здесь королевой. Да что здесь, и в столице тоже!

Ужин прошел в светской беседе на сельскохозяйственные темы — каков будет урожай овса, почем нонче рожь, да пшеница, сколько оборку надо собрать, чтоб хватило на жизнь и для уплаты налогов. Старшие девицы сидели молча и в разговоре участия не принимали, а младшая Параскина тараторила, не обращая внимания, что ее никто не слушает — как, например, видела в лесу зайца и сколько котят принесла кошка Дуська. За ужином Иван Андреич принял такое количество водки, что потенциальные невесты начали казаться ему почти симпатичными. И он уж призадумался, не сделать ли выбор? Ежели в пользу младшей Параскиной? А что? Годика через три на выданье будет.

Домой Иван Андреич вернулся затемно. Постель в опочивальне была уж готова, Акулины же там не было. Иван Андреич снял мундир, штаны и, оставшись в сорочке, позвонил в колокольчик. Но вместо Акулины явился Фридрих:

— Что ффам угодно, мой господин?

Проснулся Иван Андреич поздно. В опочивальню заглянула Акулина с подносом в руках. На нем была краюха хлеба, сыр, вареные яйца, пара свежих огурцов, кофейник и чашка.

— Доброе утро, барин! Уже проснулись? А я вот завтрак вам принесла.

— Поставь на стол и подойди сюда, — велел ей барин, а когда она подошла, взялся за подол сарафана. — Сними это.

Девушка пожала плечами и стянула с себя через голову сарафан.

— И это тоже! — Иван Андреич указал на сорочку.
— Зачем?
— Делай, что говорят!

Акулина сняла сорочку, а потом и нижнюю юбку, и предстала перед барином полностью обнаженной. Она смущалась пристального взгляда Ивана Андреича, прикрывалась руками, но забрать одежду и уйти не смела.

Иван Андреич встал с кровати и обошел Акулину со всех сторон. Красота-то какая! Ни с Уваровой, ни с Параскиной не сравнить. Стройный стан, попка гладкая, грудь упругая, а там, под животом? Там просто чудо расчудесное. Он отвел от чуда расчудесного Акулинины руки. На чуде расчудесном проступила капелька влаги. Акулина хоть и стеснялась, но собственная нагота возбуждала ее. Иван Андреич разглядывал каждый вершок ее тела и не мог наглядеться. А как нагляделся, стал гладить ее и целовать. Целовать все тело от корней волос на голове до кончиков ногтей на босых ногах.

Он целовал покрытый волосками венерин бугорок и створки под ним, сокрывающие вход в блаженство. И что с того, что там кто-то был до него? Что лучше, невинное уродство или познавшая мужчину красота? А ведь эта красота знала не только мужчину.

Иван Андреич взял с подноса длинный огурец и протянул Акулине.

— Покажи, как ты с огурцом.
— Ой, да что вы, барин! Срам-то какой…
— Ничего не срам. Делай, что говорят! Велю!

Девушка забралась с ногами на кровать, села по-турецки и приложила кончик огурца к половой щели. Поласкав им клитор, она легла на спину и решительно ввела огурец внутрь. Из ее груди вырвался стон. Она чуть вытащила огурец обратно и снова ввела. И стала повторять это все чаще и чаще. Иван Андреич присел рядом и наблюдал за таинством. Зеленый плод входил в ласковую мокрую пещерку и выходил оттуда, а половой член Ивана Андреича напрягся — ему тоже хотелось туда.

— Всё, хватит! — он отобрал у девушки огурец и сам возлег на нее.

Иван Андреич не скоро оторвался от Акулины. Он всё лежал на ней, а его уже обмякший член всё находился там. Наконец, он откинулся вбок.

— Акулина, хочешь вольную?
— Да, барин, конечно хочу! А что я должна для этого сделать?
— Ничего особенного. Женой мне будешь.

Рейтинг работы:
Количество рецензий:
Количество сообщений:
Количество просмотров: 1813
© 08.03.2019 Кондрат Собакин
Свидетельство о публикации: izba-2019-2509535

Рассказ крепостные и барин. Крепостная девушка – шаловливый рассказ

• ЖАНРЫ
• АВТОРЫ
• КНИГИ 588 552
• СЕРИИ
• ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 547 557

Барышни и крестьянки

В свою деревню в ту же пору

Помещик новый прискакал

Александр Павлович Иртеньев прибывал в состоянии глубокой меланхолии. Деревня оказалась совсем не таким романтическим местом, как это представлялось из столицы. Смолоду он поступил на военную службу, да не куда-нибудь, а в Семеновский полк старой гвардии. Участвовал в турецкой компании, где получил Георгия третьей степени и Очаковскую медаль. Однако, находясь по ранению в Киеве, попал в историю – выпорол под настроение квартального надзирателя. Дело дошло до Государя Павла Петровича. И нашему героическому прапорщику было высочайше указано: «проживать в его поместье в Тамбовской губернии, отнюдь не покидая своего уезда».

И вот, в двадцать два года оказался Александр Павлович в глуши, в окружении тысячи душ крепостных, многочисленной дворни и старинной дедовской библиотеки. Впрочем, он чтения не любил.

Из соседей буквально никого не было достойного внимания. Обширное поместье на много верст окружали земли бедных дворян однодворцев, каждый из которых имел едва полтора десятка крепостных. Дружба с ними, несомненно, была бы мезальянсом. Потому наш помещик жил затворником и только изредка навещал дальнего соседа генерала Евграфа Арсеньева. Впрочем, генерал был весьма скучной персоной, способной говорить только о славе гусаров, к которым он когда-то принадлежал.

Ближнее окружение Александра Павловича составляли камердинер Прошка, бывший с барином в походе на турок, кучер Миняй и разбитной малый Пахом – на все руки мастер – которого барин называл доезжачим, хотя псарни не держал. Нужно помянуть и отставного солдата, подобранного по пути в имение. Будучи в прошлом военным, господин Иртеньев испытывал сочувствие ко всем «уволенным в чистую» из армии.

Оный солдат из суворовских чудо-богатырей был уволен бессрочно с предписанием «бороду брить и по миру Христовым именем не побираться». Многие отставные солдаты находили себе пропитание становясь будочниками в городских околодках или дворниками. Но наш служилый, будучи хром по ранению, к такой службе был негоден и потому с радостью принял предложение нашего помещика.

Найдя сельское хозяйство делом скучным, новый помещик перевел крестьян на оброк.

Как позднее сказал наш поэт:

По этой причине был любим крепостными, которые не противились интересу господина к прелестям многочисленных деревенских девок, весьма сочных телесами. Освободившись от дел хозяйственных наш герой вплотную занялся дворней. Кухарь с помощниками не вызывали нареканий, поскольку барин не был гурманом. Не возникло претензий к дворнику и лакею, а вот девичья его огорчила. Полтора десятка дворовых девок предавались безделью и всяким безобразиям. По этой прискорбной причине, новый барин решил всех девок пороть регулярным образом.

До того провинившихся секли во дворе, но возможная непогода или зимний холод весьма мешали регулярности. Будучи воспитанным на строгих порядках Императора Павла Петровича, молодой барин вознамерился исправить все, относящееся к порке дворовых людей. Прежде всего, было указано ключнице иметь постоянно в достаточном количестве моченых розг – соленых и не соленых. Старосте приказали поднять стены бани на пять венцов, без чего низкий потолок мешал замахнуться розгой. К бане прирубили новый, очень просторный предбанник и на том Александр Павлович счел подготовку завершенной.

В прирубе установили кресло для барина, а потом ключнице приказали сего же дня отвести всех девок на село в баню, поскольку барин не любит запаха мужичьего пота. На утро все пятнадцать девок были готовы к экзекуции. По новому регулярному правилу одна девка должна лежать под розгами, две очередные сидеть на лавочке возле барской бани, а остальным велено ожидать наказания в девичьей. Экзекутором был назначен отставной солдат.

Первой ключница отправила в баню Таньку, дочь многодетного кузнеца. Танька перекрестилась и вошла в предбанник, по середине которого стояла широкая почерневшая скамейка, а в углу две бадейки с розгами. Танька, дрожа от страха, поклонилась барину и замерла у порога.

– Проходи, красна девица, скидай сарафан и приляг на скамеечку – молвил солдат. Перепуганная Танька взялась руками за подол сарафана, стащила его через голову и осталась в натуральном виде. Она пыталась от стыда прикрыться руками, но Александр Павлович тросточкой отвел ее руки и продолжал созерцать крепкие стати девки. Хороша была Танька с крупными титьками, плоским животом и тугими ляжками. Для полного обозрения барин той же тросточкой повернул девку спиной и осмотрел ее полный зад.

– Ложись девица. Время идет, а вас много – торопил солдат.

Танька сразу «заиграла»: подала голос, стала дергать ногами и подкидывать круглый зад.

Танька, которую в детстве много пороли, сразу легла правильно – ноги ровно вытянула, плотно сжала ляжки, чтобы по срамнице не попало, и локти прижала к бокам, дабы по титям не достала гибкая лозина. Солдат не стал привязывать девку к лавке. В русской порке есть некий эстетический момент, когда девка лежит на лавке свободно, ногами дрыгает и задом играет под розгами, но не вскакивает с лавки и руками не прикрывается.

– Сколько прикажите? – спросил солдат у барина.

Александр Павлович уже оценил красоту девичьего тела и имел на него виды. Потому был милостив.

– Четверик несоленых, тремя прутьями.

Столь мягкое наказание было назначено, поскольку Александр Павлович хотел уже сегодня видеть эту девку в своей опочивальне. Несмотря на милостивое наказание, Танька сразу «заиграла»: подала голос, стала дергать ногами и подкидывать круглый зад навстречу розге. Правильней будет сказать, что в этот раз Танька под розгами не страдала, а играла. Будучи высеченной, она встала, поклонилась барину и, подобрав сарафан, голяком вышла из бани, показав в дверном проеме силуэт своего соблазнительного тела.

Вторая девка, торопливо крестясь, поклонилась барину, сдернула сарафан и, не ожидая приглашения, легла под розги. Поскольку ее тело еще не обрело всей прелести девичьих статей, ей было сурово назначено два четверика солеными.

Солдат половчей приноравливался, вскинул к потолку руку с мокрой связкой длинных розг, и с густым свистом опустил их вниз.

– У-у-у. – вскинулась девка, захлебываясь слезами и каменно стискивая просеченный сразу зад.

– Так ее, так – говорил барин – а теперь еще раз наискось, а теперь поверху задницы. Капельки крови выступили на концах красных полос, оставленных розгами. Соленые прутья жгли белу кожу. При каждом ударе девка высоко подбрасывала зад и дрыгала ногами. Солдат порол «с умом», после каждого удара давал девке время прокричаться и вздохнуть, и только после этого обрушивал на ее зад новый свистящий удар.

– Батюшка барин, прости меня окаянную! – в голос кричала девка.

Порка третей девки удивила и мудрую ключницу и камердинера Прошку, который вертелся поблизости, дабы созерцать девичьи афедроны. Барин пожелал посечь третью девку из собственных рук и обошелся с ней весьма сурово – вломил ей в зад те же два четверика солонушек, но одним жгучим прутом. А когда искричавшаяся девка встала, ей был презентован городской медовый пряник. Поротые и не поротые девки с удивлением и завистью смотрели на барский подарок. В дальнейшем такой пряник стал желанным презентом, ради коего девки сами напрашивались под розгу из собственных рук барина, но он им не потакал.

Fantasy cyberspace

Любимы рассказы. Всеволод ХХХ. Воспоминания крепостного мальчика

В парной было душно и жарко. Приказчик Фомич, как был в галифе и косоворотке, хлопнул меня пятерней по голому заду и втолкнул внутрь:
– Иди и делай, что барин скажет.
Я – тринадцатилетний мальчишка – поежился и робко вошел внутрь.
Сцена, представшая перед глазами, смутила меня. Несколько голых распаленных мужиков ебали на лежанке дворовую повариху Настю. Кто там был, я сразу не распознал, поскольку все мое внимание сразу же приковал огромный хуй, вставленный Насте в рот.

Настины губы покорно обхватывали этот красный стержень в то время как второй мужик мощно двигал своей палкой в Настиной сраке. Третий мужик, не найдя себе работы, просто водил елдой поварихе по лицу. Сама Настька – девка лет двадцати с длинными волосами и большими сиськами – томно стонала и закатывала глаза.
– О, никак Ваську привели! – раздался среди пара зычный голос. И тут я разглядел, что мужик, пялящий Настьку в жопу, есть ни кто иной как наш барин Владимир Сергеевич. – Васька, а ну быстрей сюда!
Я в чем мать родила скорехонько подбежал к барину.
– Смотри-ка, подрос наш Вася. А ведь еще совсем недавно мальцом был. Ну-ка, повернись, – скомандовал барин, продолжая методично ебать Настю.
Я повиновался.
– Наклонись.
Я не знал, зачем это нужно барину, но боялся ослушаться, зная как больно дерут на конюшне кнутом тех, кто разгневает барина.
– Да, задница в самый раз. – задумчиво сказал барин. – Можешь развернуться обратно.
Я повернулся к нему лицом и почувствовал, что барин-то пьян. Сильно подвыпивши была и вся компания, которую я сумел наконец разглядеть. Двое других мужиков оказались барскими кучерами Петром и Трофимом.
– Вот что, Вася, сегодня ты у нас будешь Варварой. Понял.
– Как это.
– Неважно. Счас поймешь. Говори, согласен быть Варварой?
– Как.
– Ах ты! – барин внезапно грозно крикнул. – Не слушаться. Да я.
Я очень испугался.
– Буду! Буду! – закричал я. – Как скажите.
– Вот то-то, – так же внезапно как и осерчал, успокоился барин.
– Варвара! – позвал он меня.
– Что, ваше сиятельство? – спросил я.
– Ты, Варвара, девица хорошая. А ну подь сюда на колени.
Я хлопнулся коленями на деревянный пол в аккурат возле Настиной задницы.
– А ну-ка, Варя, отведай барского хуя!
То, что случилось дальше, искренне поразило меня. Барин высунул свой елдак из поварихиной сраки и приблизил к моему лицу.
Я не знал, что делать. Хуй барина был мощный, толстый, распаленный и к тому же со следами Настиного говна. Здоровущая головка с явно видным коричневым кусочком медленно покачивалась перед моими глазами. У нас среди дворни ходили рассказы о жутких потехах барина, но чтобы это было со мной.
Шли секунды. Вся компания замерла в ожидании. Кучеры оставили девку и застыли в возбужденном ожидании. Сама Настя, освобожденная от мужской ласки, плюхнулась жопой на лавку и тоже с интересом уставилась на меня. Происходящее ее явно забавляло.
– Ах ты, Варька! Барина не слушаться! – звонкая оплеуха оглушила меня. Как будто молния.
– А ну соси! – рявкнул барин и надавил ладонью мне на затылок. Барский хуй ткнулся мне в губы.
Он был теплый, солоноватый и упругий. Я инстинктивно отшатнулся, но рука барина твердо меня держала.
Моя щека, со следами барских пальцев, пылала. На глазах выступили слезы. Я испугался, что сейчас меня будут бить и чуть-чуть приоткрыл рот. Этого оказалось достаточно, чтобы волосатый хуй резво протолкнулась внутрь.
– А теперь отсасывай, Варька, а то всю задницу кнутом исполосую! – приказал барин.
Я понял, что он не шутит. Недаром же он перед тем так внимательно осматривал мою жопу.
Я плотно обхватил хуй губами и начал быстро и торопливо сосать. Парилка наполнилась чмокающими звуками.
– Ай, молодец Варвара! – блаженно сказал барин. – Справная девка!
Настькино говно оказалось горьким на вкус, но горечь быстро прошла, растворившись во рту. Я водил языком по головке и чувствовал, что хуй живой и теплый, что он шевелится в такт моему языку. Пьяного барина похоже начало забирать. Он уже не просто позволял лизать свою головку, но начал водить ей у меня во рту туда-сюда, то и дело громко вскрикивая.
Внезапно барин заохал, выгнулся всем телом, и тут я почувствовал как внезапно в небо мне ударила вязкая струя. Я замешкался и изо рта у меня потекло что-то белое и вязкое.
– Глотай, живо! – приказал барин.
Я начал покорно пить барскую сперму. С каждым залпом ее становилось все меньше и меньше. Наконец хуй обмяк и сжался у меня во рту.
Барин деловито извлек свое достоинство и устало сказал мне:
– А ты ведь, Варька, не все выпила. Вон ведь на полу капли. Ну-ка слижи!
Я опустился на четвереньки и стал старательно водить языком по белым липким пятнам. В это время конюхи распаленно смотрели на мою жопу.
– Дозволь, Владимир Сергеевич, я этой Варьке вставлю. – первым не выдержал Трофим.
– Погодь, Трошка, – ответил барин, – не лезь поперек меня. Успеешь еще. А сейчас.
Барин на мгновенье задумался.
– А сейчас. Посмотрим как ты, Варя, с Настькой управишься!
Барин велел бесстыжей Насте встать раком.
Я подумал, что сейчас мне прикажут делать с ней то, что делал сам барин. От этой мысли мой член, бывший до того совсем маленьким, распрямился и вытянулся. Что вызвало тут же дружный гогот в парилке.
– Нет, Варька, мы тебя не за тем звали, – расхохотался барин. – Ты Настьку сейчас по-другому ублажать будешь. Давай-ка полежи ей задницу, пусть девка порадуется.
Я робко пристроился к левой половинке пышной девичьей жопы и слегка поцеловал.
– Нет, не так, – скомандовал барин. – Дырку, дырку в заднице целуй.
Я прижался языком к розовому жаркому кружочку. Настя довольно задвигала жопой.
– Давай, давай, Варька! – подбадривал барин, свесив ноги с лавки. – Глубже, глубже язык засовывай!
Я почувствовал, что уж кому-кому, а Настьке это точно нравится. Она начала извиваться и толкаться задницей мне в лицо. Потом слегка привстав на цыпочки, ткнула мне в нос разгоряченную пизду. На лицо потекла знакомая мне уже соленая жидкость. Я понял, что еще до моего прихода кто-то спустил в нее изрядную порцию спермы.
– Ой, барин! Не могу больше! – вдруг вскрикнула Настька. – Дозволь мне до ветру сбегать, мочи нет терпеть.
Девка вдруг выпрямилась, запунцовела лицом и выжидательно взглянула на барина и на дверь.
– Стой, Настька! Куда?! – сказал барин. – Никуда ты не пойдешь. А коли ссать хочешь, то у тебя на это подружка есть. И с этими словами барин слегка пнул меня под жопу.
Я с недоумением взглянул на барина.
– Варька, ложись на спину! – приказал барин мне.
Я тут же лег на мокрый деревянный пол.
– Раскрывай рот пошире.
Вдруг до меня дошло, чего хочет барин. Я было приподнялся, но кучер Трофим тут же отпустил мне такого пинка, что я поспешно лег обратно.
Так я лежал с открытым ртом, а наглая Настька подошла ко мне и уселась над моим лицом на карточки.
– Смотри, чтоб ни одной капли на пол не упало, – пригрозил барин. – А то живого места на заднице не оставлю.
Настька, хихикнув, устроилась надо мной поудобнее. Ее алая, в коричневых завитках волос пизда, призывно раскрылась. И вдруг. желтая тугая струя ударила мне в лицо.

Настька, которая видать перед этим действительно долго терпела, начала ссать как корова – обильно и мощно. Мгновенье, и весь мой рот заполнился солоноватой женской мочой. Я сделал большой глоток. Потом еще. Еще. Я глотал и глотал, а бесконечный зловонный поток все не кончался.
Наконец Настькина пизда утихла. Последние капли упали мне на язык. Я лежал с мокрыми спутанными волосами, с лицом, покрытым девкиным выделением и тяжело дышал.
– Ну-ка, Настя, отблагодари Варю за помощь, – прозвучал голос барина. – Давай, давай, поцелуй подружку.
Настькино лицо исказила гримаска недовольства. Но, боясь ослушаться барина, она поспешно склонилась надо мной и поцеловала меня. Слизав при этом с моих губ собственную мочу. Блядь Настька в тот момент показалась мне чертовски красивой и обворожительной.
– Ой, хороша Варька! – хлопнул себя по ляжкам барин. – Ну-ка, иди, у меня полижи! Не все ж тебе Настьку ублажать!
И с этими словами он развернулся ко мне своей дородной волосатой задницей.
Я приподнялся, и оставив Настьку, и на четвереньках перебрался к барину. Стараясь все делать как сказано, послушно обхватил голый зад Владимира Сергеевича руками и придвинул к нему лицо.
Если Настина жопа была гладкой и округлой, то зад барина оказался мускулист и шершав. Короткие волоски слегка защекотали мои щеки, когда я приблизил губы к заветному темному ободку. Но после недавней обильной струи мочи мне все было нипочем. Я осторожно поцеловал барский анус, а потом, расталкивая упругие складки, попытался протиснуть внутрь язык.
Барин блаженно вздохнул и потянулся жопой навстречу. Я начал лизать зад, чувствуя, что возбуждение барина передается и мне. Без всякого приказа вдруг спустился чуть ниже и захватил губами барские яйца. Барин охнул и задрожал. А потом, приказал:
– Настька, ко мне! Соси хуй! А ты, Варька, мне поглубже в жопу язык засовывай!.
Мы с девкой, то и дело тыкаясь друг в друга, начали исполнять барский приказ.
Барин кряхтел и охал. А потом вдруг резко приподнялся и отстранил мою голову от своего сидалища. Вместо этого заставил меня встать на четвереньки и стал лапать мои ягодицы.
Я чувствовал полную открытость моего собственного белого зада, по которому бесцеремонно шарили похотливые руки барина. Он захватывал цепкими пальцами подушечки моих ягодиц и с наслаждением растягивал их в разные стороны. Затем вставил мне в очко палец.
Я уже понял, что будет дальше, но был в не силах что либо изменить. Понимая, что сопротивляться бессмысленно, покорно оттопырил задницу и закрыл глаза.
И тут в мои губы вдруг ткнулся еще один теплый хуй. Вслед за тем раздался голос:
– Ну-ка Варька, у меня отсоси!
Это оказался кучер Трофим, который уже истомился, наблюдая барскую забаву.
Я покорно взял упугую елду за щеку.
Трофим по хозяйски захватил меня за уши и притянул к себе так, что солоноватая головка его члена уперлась мне в гортань и сразу перехватило дыхание. Трофим довольно засопел. Еще через секунду он начал бойко ебать меня в рот, то и дело меняя темп так как ему нравилось.
Толстый кучерский хуй властно скользил по моим губам и не дал мне вскрикнуть в то мгновенье, когда обильно смазанный Настькиной слюной барский член с размаху вошел в анус.
Я дернулся, пронзенный резкой и непонятной болью, на глазах выступили слезы. А два мужика, сопя от удовольствия, продолжали делать свое дело.
– Ух, хороша жопа у нашей новой девки! – с наслаждением крякнул барин, медленно водя хуем в моей тугой дырке.
И я понял, что стал шлюхой. Такой же как Настька.
Ближайшее будущее мгновенно предстало перед глазами. То, что барин наверняка теперь станет одевать меня в бабий сарафан. То, что поселит где-то рядом со своими комнатами, чтобы я в любую минуту мог выполнять каприз его и его гостей.
Эти мысли вдруг так возбудили меня, что я, совершенно по-женски подмахивая жопой барину Владимиру Сергевичу, вдруг с жаром начал глотать сперму внезапно разрядившегося кучерского хуя.

Источники:

http://www.chitalnya.ru/work/2509535/

http://www.litmir.me/br/?b=244766&p=2

http://lingam7.livejournal.com/8353.html